«Чёрная кошка, белый кот»

Хотя главный приз в Венеции-98 получил фильм Джанни Амелио «Как мы смеялись», неформальными лидерами фестиваля были «Осенняя история» Эрика Ромера и «Черная кошка, белый кот» Эмира Кустурицы. Среди журналистов образовалось две партии. Одни прочили «Золотого льва» изысканно-простой мораль­ной притче Ромера. Другие — барочной народной комедии Кустурицы. Партия Кустурицы смотрелась более много­численной и более активной. Она носила на руках своего кумира и называла его «новым Феллини», или «цыганским Феллини».

Кустурица обещал напиться, если получит «Золотого льва», но получил только приз за режиссуру — хотя и по­четный, но для него скорее утешительный. Ведь он — один из трех кинематографистов всех времен и народов — до­бился ранее двух «Золотых пальмовых ветвей» Каннского фестиваля. Причем добился не за выслугу лет, а совсем молодым.
«Черная кошка, белый кот» — зрелище развлекательное, энергичное и экзотическое. История счастливой любви разыгрывается на колоритном фольклорном фоне, начинена комедийными гэгами и вся пропитана цыганской музыкой, превращаясь почти что в мюзикл.

Как сказал Дэн Сяопин, не важно, кошка черная или белая, важно, чтобы она съела мышь. Не важно в конце концов, добавил ли Кустурица еще один высший приз к своей уникальной коллекции или нет. Важно, что когда его называют принцем балканского кино, он возражает: «Почему балканского? Я вижу себя как минимум в евро­пейском масштабе».

«Черная кошка, белый кот» рассказывает вечную исто­рию на тему «любовь и деньги», но показывает конфликт сквозь призму специфичной цыганской этики. На первый взгляд, персонажи фильма вульгарны, а его юмор довольно циничен. Но очень скоро, входя в этот мир, начинаешь ощущать себя во власти неотразимо мощной мифологии. Это фильм о людях, которые никогда не умирают, ибо цы­гане с их культом свободы вечны.

Мнимые трупы двух цыганских крестных отцов лежат замороженные на чердаке, внизу гремит свадьба, перехо­дящая в стрельбу, крыша рушится, и свинья поедает об­шивку «трабанта». Таков образ фильма и таков образ об­щины, страны, мира, мифа, которые строит на экране Кусту­рица. И цыганским богачам, и босякам присуще редкое внутреннее благородство. Своим фильмом Кустурица выдает этому народу лицензию на аристократизм.

«Черная кошка, белый кот» настойчиво напоминает, что Кустурица — порождение средиземноморской культуры. Но он как югослав не в меньшей степени воспитан на русской литературе: именно сплав этих влияний в феномене Кустурицы оказывается витальным и культурным одно­временно. В «Подполье» нетрудно обнаружить художест­венную перекличку с Тарковским. А «Черная кошка» своим появлением обязана рассказам Бабеля: оттуда отчасти и пришли в фильм гангстеры с большими сердцами и фатальными страстями. Или пароход «Горький» в одном из первых эпизодов картины: он возник как воспоминание о визитах русских моряков в югославские порты, куда они частенько наведывались во время этнической войны в поисках легкой наживы.

Как обычно в фильмах Кустурицы, в этом важную роль играют животные — вплоть до того, что коты вынесены в название. Режиссер знаменит тем, что у него «играют» со­баки, козы, обезьяны и даже слоны. «В животных, — гово­рит Кустурица, — есть какой-то магнетизм, электричество, они как бы существуют между нашим, прошлым и настоящим. Во «Бремени цыган» индюк умеет выполнять приказы. Когда вы снимаете фильм два года, а не две недели, животные становятся частью вашей жизни и выполняют задания, как солдаты».

Кустурица прав, говоря, что цыганам присуща своя эсте­тика, близкая природе современного кича. И, конечно, цы­ганская музыка, эклектичная, волнующая, мультиэтническая, содержит в себе все созвучья — от Баха до восточной меланхолии, от оперы до рока. Однако, расставшись со сво­им постоянным композитором Гораном Бреговичем, Кусту­рица, скорее всего не поделивший с ним славу, утратил некую важную составляющую своей музыкальной парти­туры: она стала менее вдохновенной, чуть-чуть меха­нической. Мотивировка Кустурицы звучит не слишком убе­дительно: «В нем. больше не было необходимости. Ведь Брегович так или иначе обрабатывал цыганские мотивы, при­чем не всегда был достаточно корректен, чтобы упомянуть оригинал».

Андрей Плахов,
«Всего 33 звезды мировой кинорежиссуры», Винница «АКВИЛОН» 1999