Югославский анархист в СССР

Мирослав Крлежа ( 1893, Загреб, Австро-Венгрия — 1981, там же) — югославский (хорватский ) поэт, прозаик и драматург, эссеист. С 1986 в Югославии присуждается литературная премия Мирослава Крлежи.

 

В 1925 году югославский писатель и анархист Мирослав Крлежа совершил поездку в СССР. К России и СССР у Крлежы всегда было двойственное отношение. Он уважал большевиков за решимость начать грандиозный социалистический эксперимент, но одновременно осуждал их за перерождение системы в госкапиталистическую. Наилучшей хозяйственной формой он считал кооперацию. В Югославии Крлежа уже был известным литератором и дорос до должности руководителя местного союза писателей. После голодной послевоенной Европы его в первую очередь поразило продовольственное изобилие в стране Советов, во вторую – прогресс, особенно на фоне остальных стран Восточной Европы. (Крлежа совершил поездку в самый разгар НЭПа, когда во многих областях экономики активно работал частный капитал).

Путевые заметки о пребывании в Москве и на севере России, были опубликованы в Югославии в 1926 году под названием «Поездка в Россию». Югославский писатель представил сочную, контрастную картину Москвы весной 1925 года и не лишенные интереса заметки о своей родине, о европейских городах. Книга полна живых зарисовок жизни СССР середины 20-х годов: тут и убежденные строители нового общества, и внутренние эмигранты, и бунтари и конформисты в искусстве, и позиция церкви. Значительную часть книги занимают гастрономические записки, настолько Крлежу поразило продовольственное изобилие в СССР – вопреки европейской пропаганде тех лет о массовом голоде в нашей стране.
По мнению критиков это была честная и умная книга. Формат страницы не предполагает в полном объёме привести воспоминания, поэтому публикуем лишь небольшие отрывки из книги.

«В Москве мне случалось видеть нищих, которые держат в руке бутерброд, намазанный слоем икры толщиной в палец. Не выпуская изо рта папиросы и не переставая жевать, они тянут извечный православный, русский, он же цыганский, припев: «Подайте, люди добрые!» Я всегда был противником фейерверков и бенгальских огней, но если вы сегодня путешествуете по России и если у вас, как у гоголевских героев, мясной фарш стоит в горле, то вы не сможете согласиться с утверждениями европейской печати о том, что Россия умирает от голода».

«Центр Москвы представляет собой скопище хлеба, крымских фруктов, студня, икры, сыра, халвы, апельсинов, шоколада и рыбы. Бочонки сала, масла, икры, упитанные осетры в метр длиной, ободранная красная рыба, соленая рыба, запах юфти, масла, солонины, кож, специй, бисквитов, водки – вот центр Москвы. Дымятся самовары, благоухают горячие, жирные, гоголевские пироги; мешки с мукой и бочки с маслом, здоровенные рыбины и мясной фарш, супы овощные, щи с капустой, с луком, с говядиной, с яйцом – и нищие, которые клянчат бога ради. Слепые, хромые, в меховых тулупах или красных шерстяных кофтах – днем и ночью натыкаешься на них на мостовых и тротуарах».

«На станциях между Ярославлем и Якшангой я видел в огромных серебряных подносах такую массу жареных рябчиков, что казалось, будто их кто-то буквально загребал лопатой. Вагоны и улицы заплеваны тыквенными семечками, а большинство людей, с которыми вам приходится общаться, что-то жуют, пытаясь разговаривать с набитым ртом. В учреждениях заваривают чай, едят горячие пирожки с мясом; чиновники, разговаривая с клиентом и оформляя документы, вечно чем-то шуршат в своих ящиках поверх бумаг или грызут яблоки».

«Итак: запах юфти, мясной фарш, время, которое не деньги, папиросы фабрики имени Розы Люксембург — за все заплачено серебром, чуть дешевле цен международного золотого паритета. Десять золотых рублей (червонец) во время моего пребывания в России был равен примерно 4,34 доллара. Можно пообедать за рубль сорок копеек (около 42 динаров). Обед из трех блюд: суп или суп-пюре, щи или говяжий суп с приличным куском мяса. Потом рыба или жаркое, салат, шоколадный крем или мороженое. Обед за шестьдесят копеек состоит из супа с куском говядины и жаркого с гарниром. Текстиль так же дорог, как в Германии».
 
 «Единственная постоянная величина в России: время – не деньги. К понятию времени здесь все относятся индифферентно. Вы звоните кому-нибудь во вторник, а его нет, хотя вы договорились встретиться во вторник.
— Приходите в пятницу, – лениво отвечают вам. Вы заходите в пятницу, а его опять нет.
— Зайдите во вторник!
— Да я уже был во вторник!
— А что мы можем сделать? Его нет. Позвоните попозже!
Вы звоните через неделю, а его нет.
— Он уехал!
— Он в отпуске!
— Он заболел. Звоните завтра!
Вы звоните завтра: опять ничего!»
«Потом, спустя несколько недель, вы встречаетесь с этим человеком на улице, он очень спешит на какую-то встречу, но он забывает об этой встрече и сидит с вами всю ночь до утра и еще следующий день до вечера, в то время как тридцать человек его разыскивают точно так же, как вы гонялись за ним по вашему делу.
Или: заседание назначено в час. В час все сидят и жуют, все курят, и никто ничего не знает. В три часа – ни малейшего понятия. А что? Еще не поздно. Еще только три! Слышится ленивый голос: «Наверное, в пять начнется». В пять часов: заседание скоро начнется. «Скоро» значит в половине седьмого».
 
«Второе впечатление, преследующее вас с первого дня, — это голоса недовольных. Если применить международные мерки, то происходящее в России приобретает более высокий смысл и мотивацию. Речь идет о далеко идущих замыслах, в рамках концепций предстоящих битв крупного международного масштаба. Такие люди, как царские чиновники, служанки, кельнеры, вдовы, гнилая чеховская мещанская интеллигенция, не понимают происходящего, они вздыхают и уныло брюзжат. Русский чиновник, носивший в царское время полковничьи погоны или генеральские эполеты, а теперь одетый в потрепанный цивильный пиджак, смотрит на все это с глубоким раздражением».
«Чаевые давать не принято; впрочем, официанты — тема для отдельной главы. В киосках и в залах ожидания на вокзале продаются книги — от сочинений энциклопедистов до безбожников-материалистов первой половины девятнадцатого века и полные собрания сочинений Маркса и Энгельса, Ленина, Бухарина и т.д. Приятный сюрприз после европейской порнографии. На пограничных польских, литовских и латвийских станциях у вас в ушах еще звучат сообщения белогвардейской печати об азиатских способах ведения хозяйства у московитов. Однако станции по ту сторону относительно чистые и аккуратные, с неплохими ресторанами и книжными киосками. Итак, первое и главное впечатление — то, что страна не голодает и что здесь много читают».